«Как мухи валились германцы»

GOROD48 продолжает публикации посвященные предстоящему 100-летию с начала Первой мировой войны. В предыдущих материалах мы познакомили читателей с дневником современника тех событий и участника Первой мировой, жителя Усмани Бориса Княжинского. Сегодня наша публикация также основана на дневниковых записях. Их сделал участник той войны, житель села Елец-Лозовка Хлевенского района Иван Шацких. Дневник-записную книжку обнаружил в Воронежском государственном архиве (ГАОПИВО.Ф.5.Оп.1.Д.849.Л.2-10) сотрудник Липецкого облархива, капитан I ранга Анатолий Березнев, который и предоставил материал GOROD48.  

О судьбе Ивана Шацких на сегодняшний день ничего не известно, кроме того, что Иван Шацких пройдя войну, остался жив и вернулся домой. Из его записей, хранящихся в Воронежском государственном архиве, следует, что он вел более подробный дневник, причем иллюстрировал рисунками с мест боев. Но этот дневник купил у него офицер, а нам остается довольствоваться малым.

И так, слово нашему земляку. Участнику Первой мировой (даты приведены по старому стилю):

«...18 июля, 9 часов вечера. В это время я работал на мельнице — молотил рожь, овес и пшеницу. Вот в это самое время, когда шла молотьба, когда мы кончали молотить последние копны пшеницы. Прискакал сын хозяина Семен Трухачев. Подскакав к омету соломы, он, быстро выскочив из тарантаса, бросив вожжи на лошадей, крикнул работнику: «Гришка. Возьми лошадей», и сам подошел к нам.

- Ребята, - крикнул он, обращаясь ко всем работающим, - кончайте поживей, я расскажу вам новости из города.

При последних его словах люди все закопошились проворнее и мигом пропустили последние копны пшеницы. Покончив молотьбу, молодые ребята и пожилые уже мужчины обступили «глубоко уважаемого Семен Владимировича» и каждый с любопытством стал наперебой спрашивать: «Какая новость? Что такое?». Мужички осаждали со всех сторон.

- Ну и времечко, - начал Семен, - ишь проклятые бусурмане вздумали еще на нас войной идти, да мы их шапками забросаем.

- Кто? Кто это такие, Семен Владимирович?

- Да кто, - начал Семен, - нате вот, читайте, - и сунул бумажку в нос впереди стоящему коренастому мужчине Григорию, который отворачивался от нее, говоря:

- Помилуйте Семен Владимирович, да я не умею читать, уж будь благодетелем — прочти нам ее, ведь мы народ темный.

Долго ломался Семен Владимирович — не читал объявления, наконец, начал: «Мы, Божией милостию и так далее... объявляем войну и призываем всех верноподданных... Мы сам вложим первый снаряд и ударим...».

Мы покатили безлюдной пыльной степной дорогой прямо в город. Через пять часов мы приехали.

В присутствии, где принимали нас, не смотрели, болен ты или здоров, спрашивали — имя, фамилия и чем занимаешься, потом давали на руки красный ярлык, говоря: «Грамотный?». «Так точно», - следовал ответ. «В 175-ю марш!» и мы один за одним не шли, а бежали искать 175 дружину.

5 октября 1914 года — отправление на войну

Простившись с братом, я и товарищи пошли на станцию... Мы управились по указу дежурных солдат занять вагон, в котором должен ехать фельдфебель с другими низшими начальниками. Вагон был товарный, но сносно оборудован. Тут был столик, три скамейки и двое верхних нар, на которых должны мы были спать...

В 9 часов ровно паровоз дал длинный свисток, рванул, как бы серчая. И наш состав загромыхал по рельсам.

«Я в бою»

Целых вот уже три недели, как я нахожусь безвыходно в холодных окопах под открытым небом. Если не считать стога сена, куда мы забрались на спанье. А я еще не слышал ни одного выстрела. Двенадцатого января 1915 года в 11 часов дня я услышал первый выстрел орудия со стороны австрийцев. Вслед за выстрелом послышалось какое-то зловонное шипение, затем на соседней горе в пол версты от нашего окопа по позиции, взрыв снаряда, который сначала вонзился в каменистую почву горы, пробив трехаршинный снег, затем, разбросав землю и камни, покрыл большим черным пятном снег.

Австрийцы все усиливали орудийную стрельбу, наконец, дошло до такой степени, что через четверть часа все склоны гор были покрыты черным плотным слоем земли. А гигантские сосны с красивыми макушками были скошены губительным огнем. Не одного уже товарища санитары пронесли мимо нашего пулемета, мимо меня...

Ровно в 4 часа я ясно увидел, как австрийские колонны пошли в наступление на первый батальон, который стоял по соседству с нами. Где наступали колонны австрийцев, по тем сопкам бомбардировка стала реже, но зато начали поливать нашу 803 сопку. Я уже не любовался больше взрывами снарядов, а прижимался плотнее к каменному утесу, защищавшему нас от опасности. Не прошло и получаса, как послышалась команда: «Огонь!».

Шагах в полторастах я увидел бессчетное количество австрийцев, идущих прямо на нас, не цепью, а прямо взводами в сдвоенных рядах и без прицела стрелявших по нашим окопам. Оружейный обстрел австрийцы перенесли по нашему резерву. Роты нашего батальона стреляли из ружей без останова. Трескотня винтовок, казалась на бурлящий котел, клекотавший на сильном жаре. Не стрелял лишь наш пулемет. Наводчик уже давно держится за ручки пулемета, и казалось, он замер у него. Но когда австрийцы были уже на расстоянии 80 шагов, вдруг пулемет заговорил: «та-та-тра-та».

О, ужас! Как подкошенная трава повалилась первая колонна, за ней другая. Я не могу себе представить, нет слов, чтобы передать этой дикой безумной игры человеческой жизнью не одного человека, а тысяч.

До самого позднего вечера кипел бой. Адская стрельба орудий, ружей и пулеметов, крики умирающих и душераздирающие стоны раненых, которые слышны до следующего утра, все это слилось в один общий гул и заставило не раз сжиматься сердце и обливаться кровью. Смрад, удушливый дым пороха и слащавый запах крови людей — все это тяжелым гнетом легло на моем сердце. Казалось, что я был близок к сумасшествию — хотел бежать от этой кровавой схватки. Но куда? Куда же бежать, когда сзади тебя ожидает не лучшая доля, не лучшие условия.

… Страшная атака была отбита. Видя бессилие свое, австрийцы начали в 6 часов вечера бить снова из орудий. Одним из снарядов была снесена голова нашего пулеметчика Павлова, другой снаряд угодил в блиндаж, влево от нашего пулемета. В блиндаже стоял весь взвод 10 роты.

Взорвавшись, снаряд, как хищный зверь, разметал людей во все стороны, из которых сочилась теплая, алая кровь, клочья висели на сучьях сосен и валялись на снегу, покрывшему толстым слоем склоны Карпат.

Кромешный ад

Это было 16 и юля 1915 года у деревни Жабино Гродненской губернии. Рано утром 16 июля дежурный у пулемета донес нам, что в окопах германцев идет какое-то волнение, стук котелков и бряцание оружия. Наверняка готовятся к чему-либо.

Часы показывали ровно 9 часов утра. Солнце уже было высоко над горизонтом. Где-то далеко-далеко бухнуло орудие и вновь все стихло. Вдруг, совершенно неожиданно, как загрохочет он из своих орудий по нашим окопам, да не так, чтоб там по расчету, а прям сразу изо всех сил. Я сначала подумал, что рухнуло небо, тысячи разнокалиберных орудий посылали к нам свои губительные снаряды. Вой, визг, треск и адское шипение снарядов, с грохотом рвущихся вокруг нас. Поднимая облака пыли с пороховым дымом,которые застилали небо от глаз... душно стало. Нет воздуха — мы в своем подвале задыхаемся. Выйти нет никакой возможности. Проход в подвале засыпан землей, так, что еле возможно было просунуть голову. Стоял настоящий ад.

Такая пальба шла ровно 4 часа. Временные окопы нашей пехоты были совершенно заровняты, а солдаты улеглись, которые остались живы, в выбоины снарядов.

В 3 часа дня германцы повели на нас наступление. Его первая реденькая цепь нами была подпущена совсем близко. Как из под земли выросли наши солдаты, дружными залпами заставили ее лечь. Наш пулемет тоже не бездействовал. Потом вышла вторая цепь германцев, за ней — третья, четвертая, так они лезли прямо сплошной массой.

… Как мухи валились германцы...

Казалось, что мы не выдержим... Пропускали уже последний ящик ленты, как вдруг сзади нас раздалось дружное «Ура!». Это наши резервы пошли в контратаку, рукопашная схватка принимала все более и более ужасающий характер. То вдруг наши с отчаянными криками отступали, то вдруг опрокидывали вновь германцев...

Несмолкаемые крики нашего и германского «ура», тысячи орудийных залпов, трескотня винтовок, душераздирающие крики длились до темной ночи. Ночью немного утихло поле. Лишь кое-где изредка слышалась оружейная стрельба, да совсем редко нарушит ночную темноту дежурное орудие.

18 июля наши отступили...

20 июля вновь начался ад.

Великое опустошение и отступление

26 июля в 10 часов утра мы прибыли в город Остров и остановились на шоссе, не входя в самый центр города. Туда поехали квартирьеры. Не прошло и полчаса, нам приказали скорей-скорей убираться. Германцы с левого фланга уже управились обойти нас. По шоссе не было никакой возможности ехать. Обозы шли в три ряда. Два ряда шли вольные и один — военный. Ввиду того, что нас было немного — в полку всего 300 человек, то нам приказали сойти влево с дороги и обогнать обозы.

Пулеметная наша рота была вся на верхах, то мы к вечеру уже были под местечком Соном. Вольные обозы, нужно заметить, шедшие с вольными жителями и их сыновьями по дороге, подвергались несметным множествам опасностей. Одних в такой суматохе давили колесами, детей или родителей, оставляя на произвол судьбы малышей, которые, зачастую, брошенные всеми, умирали голодной смертью в чистом поле или в кустах при дороге. Некоторые теряли часть семьи. Шел повальный разврат. Свирепствовал тиф и другие заразные болезни, в особенности сильно была развита венерическая болезнь, от которой не одна сотня солдат выбыла из строя.

Грабеж днем этих несчастных людей шел без всякого стеснения.

«Таких денег я отродясь не видел»

5 октября.

...У меня был дневник. Я на позиции его писал и рисовал бои. Один из господ заинтересованно взял посмотреть тетрадочку. Долго смотрел, потом стал просить, чтоб я ему продал его: «Продайте мне ваш дневник. Я Вам заплачу. Сколько Вы хотите?». «Если Вас интересует моя тетрадочка, то возьмите ее, и мне и моим товарищам дайте на булку, - мы уже вторые сутки ничего не ели», - проговорил я. Господин быстро вынул 50 рублей, подавая мне, проговорил: «Мало не будет?».

Таких денег я отродясь не видел, а поэтому теперь беру и не верю сам себе — неужели столько денег мне дают за мою тетрадочку, где была нарисована сотня картин. Да и нарисовано было так себе, ведь я не художник...

1917

… 1 января 1917 года австрийцы неожиданно для нас повели по всему фронту наступление...

28 февраля до нас дошел слух, что, будто в России началась революция»

На этом записи Ивана Шацких, к сожалению заканчиваются, как, собственно заканчивается и история царской России.

В материале использованы фото с сайта varyastrizhak.ru (автор Константин Бирюков, на фото реконструкторы клуба "Пехотинец".