«Я хочу уметь держать в руках оружие, когда они будут здесь»

Последние 1,5 месяца наш бывший коллега, а ныне доброволец Руслан Остапенко провёл в городе Красный Kуч в ополчении. 

— Руслан, зачем ты поехал на войну?

— Наших бьют!

— Наших — это кого?

— Наших, русских.

— То есть на юго-восток Украины ты поехал из патриотических побуждений.

— Как журналист я всё время стремился быть в центре событий, в Цхинвали ездил, в Крымск, везде бегал с фотоаппаратом, но реальной пользы от того, что ты что-то там напишешь — хоть три тома «Войны и мир», ноль, от этого ничего в мире не изменится. Поэтому я решил, что пора уже себя реализовывать как мужчина. Очень многие боеспособные, крепкие, нормальные мужики с Донбасса, наоборот, уезжают, скрываясь. А воюют другие. У нас в подразделении есть 13-летний мальчик: он с утра ходит в школу, а вечером к нам в караул с автоматом.

— Вот ты сказал — пришло время становиться мужчиной. Вообще для этих целей есть регулярная армия — может быть, лучше было на официальных началах взять в руки оружие и отдать долг Родине. Ты же не служил, да?

— У меня на это были объективные причины — инвалидность.

— На Донбассе она не помешала?

— У нас в ополчение у одного из лучших снайперов нет пальцев на правой руке, у кого-то прострелены ноги. Люди попадают в госпиталь и сразу возвращаются на фронт — кто в гипсе, кто в аппарате Илизарова — кто как. Вопреки всему рвутся вперёд. В Новороссии я впервые увидел настоящих мужчин — защитников, отцов, хороших командиров, людей, которых ничем сломить невозможно.

— Эти люди — они откуда приехали?

— В основном, местные. Например, мой командир в мирной жизни был там начальником Горгаза. Все его друзья-товарищи на дорогих машинах приехали сюда, в Россию беженцами. А он и его 20-летний сын взяли автомат и поехали отбивать Славянск. В итоге у него прострелено лёгкое, осколки попали в селезёнку, он чудом выжил, но немного подлечился и опять в строю.

— Этих людей можно понять — они защищают свой дом. А ты-то зачем там?

— Потому что, если их дом захватят, война придёт сюда. Она, так или иначе, придёт в очень скором времени.

— Ты был очевидцем событий в Цхинвали, был во время наводнения в Крымске и в Крыму в момент его присоединения к России, был во Львове в один из ключевых моментов в истории современного украинского национализма, теперь вот Новороссия — может, это просто тяга к приключениям? Экстремальный туризм?

— По-моему, помимо прочего, я ещё и неплохой журналист. И ездил отнюдь не за приключениями — а за материалом. А на этот раз целенаправленно поехал на войну, но на передовую меня не пустили. Спросили: что можешь? Я — им: писать могу, снимать могу, автомат в руках не держал ни разу. Мне — тогда сиди на попе ровно. В результате я исполнял функции милиции и прокуратуры, я — сотрудник особого отдела. Мы занимаемся тем, что изымаем оружие и боеприпасы, которые находятся на руках у мирного населения ДНР и ЛРН.

— А как изымаете?

— Нам приходят сообщения, что в таком-то доме находится оружие. Мы надеваем маски, заходим в дом и забираем оружие. Кроме того, мы по-возможности помогаем гражданскому населению. Там очень много мародёров. Луганская и Донецкая области — это край шахт и зон. Тюрьму разбомбили — зэки ушли. В результате там огромное количество беспредельщиков, людей, которые занимаются мародёрством. Есть там нечего, ситуация тяжёлая. Бывают, что к ополченцам приходит бабушка и жалуется, что зэк залез к ней подвал и забрал последнее. Мы стараемся помогать.

— А, милиция?

— Милиции там нет — она дала стрекача самой первой. Бежали кто куда, в основном, на украинскую сторону. А зэки, наоборот, бежали на нашу. Правда, в Перевальске, где стоит центральный штаб, есть одна действующая тюрьма. Почему город Чернухино так сильно потрепало? Там из зоны вышли 300 человек, до нас добрались 30, 70 положили снайперы — они шли через поле, часть поймали украинские силы и послали их разминировать минные поля. Это знаешь как? Они бегут, те по ним стреляют, мины взрываются. Остальные несколько десятков человек гуляют на свободе.

— Отправляясь на Донбасс, ты куда поехал — куда глаза глядят?

— Можно сказать, что я поехал наобум, а можно сказать, что «по рекомендации» — до этого узнал, что да как у липецких ребят, которые там уже были. Собирался на войну ещё до Нового года, но тогда не срослось. Добирался автостопом до границы. КППП прошёл минуты за четыре, говорю — я в ополчение. Пограничник, немного поддатый, жалостливо посмотрел на меня и сказал: «Возвращайся» Добрался до Красного луча, пришёл в здание автошколы ДОСААФ: я к вам, хочу быть добровольцем. В этой казарме берёшь матрас, кидаешь на пол — и вот тебе спальное место. Я приехал в 2 часа ночи — даже тушёнкой накормили. 

 
— Тебя как-то там проверяли?

— О моём приезде предупредили знакомые из Липецка. На следующий день меня вызвали в особый отдел, спросили, кто я и зачем приехал.

— И много таких добровольцев?

— Огромное количество. География разная. Со мной служит парень из Магадана, а один даже из Приднестровья — в отношении него на родине даже возбудили уголовное дело за то, что он поехал поддерживать пророссийские силы, так что ему теперь возвращаться некуда.

— Один авиабилет из Магадана стоит тысяч 30, наверное. То есть люди бросают всё и за свои личные деньги едут на войну?

— У меня в кармане было 5000 рублей, на 3650 я купил в Воронеже форму, оставшегося мне хватило на то, чтобы добраться.

— А там на что жил?

— Местные предприниматели помогают ополчению продуктами. Нас кормят всем миром — кто что даст: кто гречку, кто картошку. Гуманитарная помощь до нас не доходила — она, в основном, идёт мирному населению. Кстати, в Липецк я сейчас приехал на побывку во многом поэтому: стало нечего есть, заканчивается еда. Не хватает всего — медикаментов, продуктов, одежды. Страшнее всего смотреть на молодых мам — несмотря ни на что, там осталось очень много детей. Была Масленица, мы пошли в увольнение, и я просто обалдел, сколько там детей. Они уже привыкли к выстрелам. Я сначала вздрагивал, когда работала артиллерия, но потом тоже привык.

— У любого нормального человека есть чувство самосохранения, на войну по доброй воле он не поедет. 

— У любого нормального человека есть чувство патриотизма, и любой нормальный мужчина хотя бы раз должен подержать в руках оружие.

— Ты держал?

- Пострелял из всего, из чего только можно, из чего было — только на БТР не пустили. Я знаю, зачем я туда поехал. Там я впервые себя почувствовал настоящим мужчиной.

— Что было самое страшное, из того, что пришлось увидеть? 

— После работы журналистом для меня нет ничего страшного. Хотя нет, было страшно, когда в машине под миномётный огонь в Фащевке попали. Было реально страшно. И ещё интересный случай. Мы подъехали на один перекрёсток, украинское укрепление, там направо Чернухино, прямо — Дебальцево, и там была просто куча использованных презервативов, хотя ни одну женщину мы в плен не взяли, ни одной убитой не нашли. Вот они европейское влияние и свободы на лицо! Говорят, там воюют 2,5 тысячи наёмников. Понятно, чем они занимаются. 

— Назад поедешь?

— В Липецк я на две недели, и назад. На этот раз уже по-серьёзному.

— Там же перемирие.

— Кто тебе сказал? Если войну не показывают по телевизору, это не значит, что она закончилась. В день, когда подписали Минские соглашения, артиллерия с обоих сторон не замолкала не на секунду — я в жизни такого не видел!

— А потом?

— Она и сейчас там идёт - стрельба. В Дебальцевском котле было 10 тысяч человек, мы взяли 137 пленных, убитыми с обоих сторон полегло тысячи три, наверное, может, чуть больше. Остальные расползлись по полям.

— У тебя на страничке «Вконтакте» есть фото у знака Дебальцево. Там что увидел и зачем вообще туда поехал, когда бои закончились?

— В Дебальцево мы возили хлеб мирному населению. Там остались, в основном, пенсионеры, которым некуда бежать, и дети. Мы проезжали мимо школы и встретили ребёнка с бабушкой. Я ему протянул буханку хлеба — у него был такой счастливый взгляд, как будто я Дед Мороз и вручил ему подарок.

— А каким ты представляешь себе конец этой войны?

— Когда границы Донецкой и Луганской областей будут отделены от основной Украины. Новороссию не победят сытые «укропы» из Киева, они никогда не победят голодных донбассовцев. Они Донбасс не возьмут никогда — они духом слабы.

— На что же будет жить Новороссия?

— Там много производств​, на частных шахтах народ до сих пор работает — свою продукцию поставляют в Россию.

— Несмотря на то, что война, ты выходишь в «Скайп», на свои страницы в соцсети. Со связью там всё в порядке?

— Бывало, что вырубали Интернет, бомбили вышки, не было связи два дня. Кстати, на войне все тоже разговаривают по мобильным телефонам. Из-за этого бывает, что нет согласованности действий.

— Липецких там много?

— Я двоих знаю, третий с нами поедет.

— Буквально на днях, 6 марта некий Центр исследований признаков преступления против национальной безопасности Украины, мира, безопасности человечества и международного правопорядка включил твоё имя в список российских военных преступников, убийц, наёмников и их пособников.

— Для меня это доска почёта.

— А не страшно? Там такие громкие заявления, это чуть ли не чистилище для ополченцев.

— Я никого не боюсь. И вообще, там про меня всё неправда — жены и ребёнка у меня нет, я не сотрудник УФСИН России по Липецкой области.

— Там есть возможность опротестовать своё занесение в чистилище. Будешь обращаться?

— Зачем? Чтобы меня сняли с доски почёта?

— У тебя украинская фамилия. Родственники по ту сторону границы есть?

- Нет. Друзья есть. Но и в Новороссии есть люди с украинскими корнями и украинскими фамилиями, которые никуда не уехали, и воюют на стороне ЛНР и ДНР. Нормальные пацаны. Вообще, какая разница между украинцами и русскими? Я могу сказать, её просто нет. С кем я служу там все граждане Украины. А близких друзей из Украины за 1,5 месяца я потерял, мы с ними больше не общаемся после того, как они мне написали оскорбительную фразу «Лугандон». Если вы такие патриоты Украины, приезжайте в окопы! Кстати, у той стороны есть всё, что касается провизии и обмундирования, у них в паёк входит даже водка. Но тут как в Цхинвали наши пошли вперёд и вернулись в натовской форме. Так и у нас почти вся техника «отжата» у украинской стороны.

— Так кто с кем там воюет?

— И украинцы друг с другом, и русские с украинцами, и с Польшей, и с Францией мы там воюем — наёмники там есть. Перед тем, как Чернухино брали, к нам пришла бабушка — вырвалась оттуда. Местных не выпускали. Кто пытался уйти — просто расстреливали. Рассказала, как силы АТО катались по городу на БТР, кидали гранаты в дома — просто ради забавы. Местных выгоняли из подвалов, чтобы наша артиллерия не стреляла — в результате наши брали вручную.

— А в Россию, как Крым, там хотят?

— Там понимают, что в России свои проблемы. Они готовы сотрудничать, быть как бы вместе, но отдельно. А вот с Украиной теперь не хотят иметь ничего общего. То, что было, там Украине никогда в жизни не просят.

— Липецкая область приняла уже десятки тысяч украинских беженцев. А в обратную сторону, на Украину бегут?

— Я общался с людьми, которые по началу рванули в Киев. Но там, когда узнали, что те с Донбасса, даже квартиру им не сдали. К людям с Донбасса у киевлян очень пренебрежительное отношение. Они считают себя интеллигенцией, а Донецк и Луганск — быдлом. Так нельзя. Всего везде всегда хватает.

— Вот 8 марта только отшумело. У тебя же есть мама, сестра. Неужели не отговаривали — одумайся, Руслан? Их не жалко?

— Они знают, что это бесполезно. Если такие как я и все остальные не будут ехать туда — то эта война так или иначе придёт сюда.