Для Николая Чалышева война началась именно так, как ее изображают в кинофильмах. На взмыленном коне в его деревню Алфельево Рязанской области днем 22 июня 1941 года прискакал какой-то военный, заскочил в сельсовет, и уже через несколько минут все узнали, что на Советский Союз напали немецко-фашистские захватчики. Тут же в армию забрали всех резервистов, в том числе отца 15-летнего паренька. Возле сельсовета сгрудились подводы, заливалась гармонь, пляски перемежались женскими воплями. Но шапкозакидательского настроения не было – кое-кто из деревенских повоевал с немцами в Первую мировую, поэтому все понимали – на Россию напал серьезный враг.

В 1942-м Николай закончил восьмилетку. Сразу же после школы он и его сверстники, заменив ушедших на фронт отцов, пошли работать в колхоз. Иногда пацанов и их матерей гоняли за Оку рыть окопы и противотанковые рвы. Особенно сложно было строить фортификационные сооружения зимой 41-го, когда стояли трескучие морозы. А 7 января 1943-го парня призвали в армию.

– Попал я в Подмосковье, в Щелково, в снайперскую школу, – вспоминает Николай Петрович. – Учеба была тяжелой. Ежедневно нас гоняли за 5-7 верст пешком на стрельбище. В теплое время мы жили на дачах – каждый взвод в отдельном доме. Вода и дрова – это все мы должны были после учебы добывать сами. Школу снайперов закончить не удалось: дачи освобождали для жительства каких-то генералов. Поэтому нам досрочно присвоили воинские звания и отправили на фронт.

Настоящая война для ефрейтора Чалышева началась в июле 1944 года, кода он и его товарищи в Белоруссии на железнодорожной станции сразу же после выгрузки из эшелона попали под обстрел двух «Мессершмидтов». Получив боевое крещение, юноша отказался от чести быть снайпером и был направлен как автоматчик в 363 Гвардейский Уманский и Люблинский самоходно-артиллерийский полк 2-й Гвардейской танковой армии, воевавшей на 1-м Белорусском фронте. Фронтом командовал уже тогда легендарный Жуков.

– Мы прикрывали действия СУ-85, самоходок, стрелявших снарядами весом по 18 килограммов, – говорит ветеран. – Моя функция как автоматчика была в том, чтобы отсекать огнем пехоту противника, не дать подбить самоходку.

Ударная группировка танковой армии, в которую попал служить автоматчик Чалышев, получила приказ пойти на обхват немцев, которых намеревались окружить и уничтожить. Поэтому группа Т-34 и СУ-85 сразу же оторвалась от своей пехоты и вклинилась в расположение противника. Однако рассечь оборонявшихся фашистов с ходу не получилось. Немцы обрушили на советский бронированный кулак всю мощь своей артиллерии и авиации, и бомбежки, от которых не было спасения, остались самым страшным воспоминанием Чалышева. А потом соединение с боем взяло польский городок Жирардов. Уличные бои – еще один кошмар Николая Петровича. Немцы могли стрелять из каждой подворотни, из любого окна. Тогда же водители самоходок и танков, а также автоматчики, сидевшие на их броне, впервые увидели страшное оружие ближнего боя, примененное врагом – фаустпатроны. Реактивная граната кумулятивного действия прожигала броню танков и самоходок, поэтому советским автоматчикам нужно было первыми увидеть стрелка с гранатометом и уничтожить его, пока он не нажал на курок. За этот бой Чалышева представили ордену Славы III степени. Кстати, эта награда нашла героя лишь 20 лет спустя. Орден председателю Липецкого районного суда Николаю Петровичу Чалышеву привезли из Москвы и вручили в 1965 году перед заседанием коллегии Липецкого областного суда.

363 Гвардейский Уманский и Люблинский самоходно-артиллерийский полк вышел на реку Одер в Германии в январе 45-го. Первый бой на немецкой земле произошел у железнодорожного моста. Захватить его с ходу фашисты не дали, встретив наших бойцов шквальным огнем. Колонне «сушек» пришлось искать обходной путь. На первой самоходке, которая была выслана на разведку, сидел и ефрейтор Чалышев. Тогда он и его товарищи взяли в плен немецкого генерала!

– Мы катим по дороге, а нам навстречу едут «Виллис» и огромный крытый брезентом грузовик, – вспоминает тот случай Николай Петрович. – Мы их тормознули. За рулем «Виллиса» сидел солдат во власовской форме, рядом с ним – настоящий генерал, старый, холеный, а на заднем сидении – его адъютант. В грузовике находились их семьи – жены, дети – и вещи. Мы пассажиров из кузова-то вытряхнули, и они по грязи побрели в какой-то поселок, что был неподалеку, а власовца и адъютанта расстреляли. За руль «Виллиса» сел наш боец и отвез пленного генерала в штаб.

Николай Чалышев уже много позже, когда стал юристом, узнал о Женевской конвенции 1922 года, регулировавшей обращение с военнопленными. «Какие там хартии, тогда мы смотрели на все проще – тут либо мы их, либо они нас», – говорит ветеран, 21 год отработавший председателем Липецкого районного суда.

Время боев в Германии запомнилось Чалышеву каменными постройками под черепичными крышами, в которых жили немцы, а также содержанием скота. Примеряя к своей деревне условия обычного немецкого коровника, в каждом из которых было электрическое освещение, автопоилки и транспортерные ленты для уборки навоза, деревенский паренек только руками в удивлении разводил (лампочки Ильича в его деревне появились много лет спустя после войны). А еще это было не в пример его деревенскому бытию сытное время.

– У нас в самоходке полно было колбас и окороков, – говорит, смеясь, ветеран. – У немцев ведь на чердаках были коптильни, там под крышами всегда висели копчености. Мяса мы если столько, сколько хотели. И флага на 40 литров у нас в самоходке была со спиртом. Я по молодости не пил, а те, кто постарше, к спирту прикладывались. Жаль, хлеба порой не хватало…

Война для Чалышева закончилась в феврале во время боя у одного немецкого городка. В его «сушку» прямой наводкой ударила немецкая пушка. Весь экипаж самоходки погиб на месте. Николаю повезло – его даже не зацепило. Автоматчик попытался перебежать под прикрытие другой самоходки, но в это время по нему стеганула очередь из крупнокалиберного пулемета. Удар в плечо сзади сбил Чалышева на землю. А дальше все было как в замедленном кино. Он встал, и, не чувствуя левой руки, начал озираться в ее поисках. Рядом с ним свистели пули, но 18-летний боец как будто их и не видел. В голове пульсировала одна только мысль: «Рука, где моя рука?». Рука оказалась там, где ей и полагалось быть, просто ефрейтор ее не ощущал – позже, в госпитале, ему объяснили, что пуля, перебив пучок нервов, сделала конечность бесчувственной.

– Я подошел к санитарной машине, возле которой жались две медсестры, попросил оказать мне помощь, – говорит Николай Петрович. – Потом я от большой кровопотери несколько раз терял сознание. Однажды очнулся на телеге, где везли раненых, в тот момент, когда по ней стрелял пулемет. Возница хотел уже убежать, но я велел ему съехать с кручи вниз, и тогда обстрел прекратился. А потом я пришел в себя уже на хирургическом столе, когда санитары снимали с меня амуницию – тогда меня оставили без трофейного пистолета и ножа со свастикой. Оказалось, пуля, пробив плечо сзади, вышла навылет через шею. Потом хирурги госпиталей в Германии, Польше, эвакогоспиталя поезда, который перевез меня в Горький, врачи клиники Горького, осматривая мои раны, только качали головой, мол, в рубашке ты, парень, родился, еще бы сантиметр, и пуля перебила бы сонную артерию.

Из госпиталя Чалышева выписали только в июне 1945 года. Врач, оформлявшая ему документы, спросила только, смогут ли прокормить его, инвалида, родственники.

В 1946-м 20-летний Николай Чалышев поступил в Казанский юридический институт. Потом работал в Кемерово, где встретил свою будущую жену Александру. Затем супруги переехали в Липецк. Сейчас ветеран войны живет в селе Введенка Липецкого района. В материальном отношении его дом стараниями родственников – полная чаша. Плохо лишь то, что от последствий тяжелейшего ранения Николай Петрович полностью ослеп, а недавно сломал ногу. Но в завтрашний день смотрит с оптимизмом. Говорит, что встретит рюмкой День Победы, который в силу своих возможностей он приближал, как мог.

Игорь Луговой

концлагеря