«И встал хан Измаил войском у селения, жёг его, а детей русских бросал в огонь…»

«…Когда хан Измаил со своим войском прибыл сюда, то его привлекла живописная природа этих мест. Здесь он и расположился со своей любимой женой Гюльнар на жительство. …В одно прекрасное утро любимая жена хана Гюльнар отправилась на прогулку в сопровождении телохранителя Хазахмина. Они ехали на лошадях и забрели в незнакомый русский поселок. Свирепый Хазахмин, чтобы показать свою удаль перед любимицей хана, заставил встать жителей на колени и низко кланяться. Когда те склоняли головы к земле, Хазахмин налетал на них, топтал лошадью и беспощадно порол плетью. Один из жителей не выдержал унижений и издевательств. Он выдернул из тына огромный кол и размозжил им голову Хазахмина. Гульнар в страхе погнала своего коня прочь от деревни. Спрыгнув с коня у своей юрты, Гульнар увидела позади себя скачущего аргамака, на боку которого болталось тело Хазахмина, запутавшегося ногами в стременах.

Жестоко и бессердечно отплатил хан Измаил за испуг своей жены и за смерть храброго воина. По его приказу в поселке умертвили всех взрослых, избы, гумна и дворы подожгли и в огонь побросали детей. Остались в живых старик и мальчишка, которые пасли где-то в стороне от села небольшое стадо коз и овец…»

По преданию, те выжившие старик и мальчишка на месте пепелища устроили новое жилище, и так возникло село Пожарово Измалковского района. Судя по описанию, селу как минимум пять веков. Эти трагические странички из истории и позвали в путь журналистов. «Как живет село спаленное некогда ордынцами? Как пережило ханов, царей, генсеков и президентов? Как вообще живет глубинка липецкая?», - захотелось узнать в очередной раз.

Горел асфальт…

- Да, приезжайте в любое время года, даже осенью или зимой, не бойтесь застрять, у нас везде асфальт, - сказали по телефону в Пономаревском сельсовете, и мы отправились в 150-километровый путь.

Сентябрь этого года тоже, наверное, войдет в историю как аномально-жаркий. Причем жара странно отразилась на природе. Мелькающие в окне машины посадки раньше уже в августе отливали желтыми и оранжевыми красками, а с сентября стабильно устанавливался желтый цвет. Осень 2018 года не такая. Деревья зеленые, а трава, пожухла и завяла опаленная солнцем. Интересные контрасты нынешней осени.

Так, мельканием сентябрьской зелени за окном, по мареву, поднимающемуся над асфальтом при температуре воздуха под +30 и пролетел путь. «Поверните направо», - сказал навигатор женским голосом, и от автодороги Измалково-Орел дальше асфальт побежал в поля. Хорошая дорога  привела в Пожарово, которое встретило прудом с гусями, развалинами старинной церкви, и отсутствием каких либо признаков жизни человека. Впрочем, это были первые впечатления…

Церковь без батюшки

А вот и первые признаки жизни. Звуки ссыпаемого в ведра картофеля. Тоже примета сентября и причина безлюдья на сельских улицах. Праздно шататься селяне не привыкли, тем более в сезон сбора урожая картофеля. В сарайчике, через дорогу, напротив развалин церкви, женщина перебирает клубни.

- Здравствуйте, не подскажете, церковка ваша в честь какого святого или угодника выстроена была?

- Петра и Павла! – охотно отозвалась женщина. – Да видите, разрушена, и не восстанавливает никто. Внутри есть уголок, там иконы, свечки, мы там на «родителей» собираемся, по праздникам разным. А батюшки нет. Мы сами молимся. Батюшка приезжал в начале 90-х, а потом перестал…

Екатерина Алексеевна оказалась женщиной радушной и с открытой душой. Рассказала о себе, о том, как в далеком 1986-м приехала сюда с мужем из Ижевска. А в Ижевск они перебрались и вовсе из Казахстана. И почти вся жизнь прошла в Пожарово.

- Когда приехали, село было большое, работали четыре фермы! Народу было много. После чернобыльской аварии сюда переселились беженцы из зоны заражения. Жизнь кипела, работа была. А потом, вы знаете же, 90-е начались, развал страны, развал хозяйств. Из села все поразъехались. Сейчас одни пенсионеры остались. Но ничего, живем…

Перебирая картошку, Екатерина Алексеевна вдруг затихла, и на глазах появились слезы.

- Недавно мужа схоронила. Умер от рака. Не болел, не жаловался. Еще накануне косил траву, и вдруг слег. Врачи сразу сказали – все, последняя стадия, не поможет ни химия, ни операция. И правда умер быстро. А через три месяца на машине разбился сын. 46 лет всего было.

На картофелины капают женские слезы. Становится ужасно жалко Екатерину Алексеевну. И удивительно от того, насколько в русских селениях открытые люди. Они поделятся и горем, радостью даже с незнакомцами. 

- Да вы идите, сходите в церковку, там внутри иконочки, свечечки есть.. . Сынок мой хотел ее восстановить. Кто-то сказал ему, что привезут вагончик, он уже и место под него окосил, и колышки вбил, но так никто и не появился…

А церковь погружена в заросли, через битый кирпич разрушенного притвора и трапезной ведет тропинка в храм, и там небольшой уголок с несколькими иконками и огарками свечей… Сюда селяне идут и с горестями, и с радостями, поминать родственников и благодарить Бога за все хорошее. А оно есть, как без хорошего? Та же Екатерина Алексеевна похоронив сына и мужа, живет внуками.

- Старший на врача учится, в университете! - не без гордости говорит женщина и глаза ее, наконец-то высохшие от слез, засияли…

На «большаке» в это время послышался рев мотора – рейсовый «ПАЗик» подъехал, привез селян из райцентра. На дороге сразу стало многолюдно.

- Да-да, и автобус рейсовый ходит, и магазин у нас есть, и клуб, - сообщили приехавшие пассажиры журналистам.

Две женщины средних лет рассказывают, что, на самом деле, в селе хоть и нет работы, но все живут натуральным хозяйством:

- Два фермера тут у нас, а вот инвесторы были да сплыли. Сначала был один из Москвы, крупный инвестор, все было вроде хорошо, а потом второй прибыл оттуда же, из столицы. Они что-то не поделили, и началась у них вражда. В итоге – оба обанкротилась и все, тут больше нет ничего. Молодежь вся разъехалась, а пенсионерам пенсию платят – и хорошо. Да еще у каждого во дворе курочки, уточки, а у кого и поросенок хрюкает. Живем – не жалуемся. А в конце села можете посмотреть – ферма стоит разрушенная.

Поехали, посмотрели. Все так, да не так. Остов фермы действительно есть, но возле нее стройматериалы и три больших волкодава, стало быть – охраняют. И значит хозяева есть. Так и оказалось, вдруг от фермы - «Нива», с визгом тормозит у редакционного автомобиля.

- Ребят, помощь какая нужна? Что здесь остановились? Проблемы?

- Да нет, спасибо! – А что, ферма восстанавливается?

- Ну да!

- А кто инвестор, если не секрет?

- А вам это зачем? ….А, журналисты… Да не важно кто, товарищи журналисты!

Вот и поговорили. Хорошо хоть люди в «Ниве», видимо охрана, не агрессивны. Даже отшили дружелюбно, с улыбкой, сверкая фиксами. И кавказская овчарка, грызшая огромный мосол, оказалась добродушной. И впрямь, не важно, кто инвестор восстанавливающий ферму. Главное, что он есть.

А дальше с пригорка – женщина с продуктовой тележкой. Знакомимся. Лидия Павловна.

- Вы, наверное, слышали, откуда название села пошло? Но ведь не только татары здесь были. Село было оккупировано немцами в 1941-м.

Немцев ожидали с запада, а они зашли в село с востока

- Я еще не родилась, но мама моя рассказывала, - продолжает Лидия Павловна. – Когда немцы в село зашли, их командиры остановилось в нашем доме. Вместе с немцами были финны. С неделю фашисты стояли в селе, затем их выбили наши. И вот когда немцы драпать собрались, мама забрала у них лошадь, которую они конфисковали у кого-то в соседних селах. Финны рассвирепели, чуть не расстреляли маму, а немцы встали на ее защиту. А когда немцы драпанули, то в доме оставили пачку фотографий. Мама с подружками на обратной стороне снимков нарисовали карты, и играли в них. Когда наши увидели такую колоду, то тоже сильно рассвирепели, маму отвезли на допрос в Кошкино, и тоже чуть не расстреляли. Чудо ее спасло. Кто-то из командования здравомыслящим оказался.

Пока шли Лидия Павловна сказала:

- Да вы зайдите к бабе Нюре, она тут самая старшая сейчас в селе, все помнит.

Дом бабы Нюры нараспашку. Вообще, в глубинке двери до сих пор не закрывают. Тут всем доверяют, и ничего не боятся. Хотя, это бывает и зря.

Баба Нюра охотно вступила в диалог.

- И татары были, и немцы были. А вы знаете, раньше церковь наша была Архангельской и село так называлось. Еще в те древние времена. Как раз ее, деревянную церковь ту, татары и сожгли вместе с селом и людьми. А потом на ее месте построили кирпичную. Ее в начале тридацатых закрыли. Немцев хорошо помню. Их наши ждали с запада, они в село зашли с востока. Стало быть, кругом обошли. Передовые немцы – все были оборванные, грязные, побитые. А здесь стоял отряд нашей разведки, они из села успели уйти, перед этим приняв бой в измалковском лесу также с группой немецких разведчиков, потеряв одного убитым, и одного раненым. Дальше передовые подразделения немцев пошли на Елец, а у нас остался их штаб. Первым делом начали искать коммунистов и их семьи. И ждали прибытия карательного отряда. А папа мой был партийный, председатель сельсовета. Его в армию не призвали,  ему и еще троим председателям из соседних колхозов, было поручено создать здесь партизанский отряд. И папы, естественно, дома не было. Были, конечно, предатели среди наших, кто-то видимо сообщил немцам где живет семья коммуниста. Они пришли к нам, забрали всю живность, кур, гусей, но нас пока трогать не стали, а ожидали карателей. Те не успели прибыть, немцев погнали из села. 

Потом баба Нюра рассказала и о трудных послевоенных годах.

- Ой, ребятки, не дай Бог пережить того, что мы пережили. И войну, и то, что происходило после войны. Голод! Это страшно. И при этом приходилось много работать. Восстанавливали страну. По разнарядке людей посылали отстраивать заново разрушенные немцами города, предприятия… Этого не вспомнить без переживаний. А сейчас – рай. Пенсию платят, еды всякой навалом. Люди пошли вон какие все, дородные, а в наше время чтоб мужик был с пузом… Только если больной какой!

Баба Нюра с рассказов о великом горе переключается на шутки, смеется, и, прощаясь с журналистами, желает добра, счастья, здоровья, крестит на дорожку. Редко уже среди людей такое встречается в городе. Но сохранилось в русской глубинке, помнящей и татаро-монгольские, и гитлеровские полчища, пережившей даже перестроечные реформы, и живущей вопреки всему.

Никита Воробьев

1/16